А в Сильби настали будни,
    Тихо зажило село.
    Отшумел беспечный симек
    И веселие прошло.
    Пестрядинные рубашки
    Видны в поле там и тут.
    Наш чуваш, как вол, в работе,
    С песней вэялся он за труд;
    Поднимается с зарею,
    В степь широкую идет,
    Позакусит и скорее
    Косу светлую берет.
    Так, моленья полевые
    Справив, сеном занялись;
    На лугах большие копны,
    Точно башни, вознеслись.
    Звон косы еще не смолкнул
    Над нескошенной травой,
    Смотришь — зреет рожь густая,
    Блещет колос налитой.
    
    Много всяких разговоров, —
    Ведь язык-то без костей.
    Может, есть и доля правды
    В том, что слышно средь людей.
    И в Сильби судачат также:
    Всё «Нарспи» да «Тахтаман».
    Знают все давно, как грозен
    Этот скряга и коштан.
    Опасаясь Мигедера,
    Тихо, втайне от него,
    Свесив головы, селяне
    Говорят про дочь его.
    Как Сетнер услышал это,
    Так куда-то в тот же час,
    Мать свою одну оставив,
    Удалился, не простясь.
    Люди, в поле поработав,
    Едут к ужину домой;
    Имена Нарспи, Сетнера
    Повторяют за едой.
    Зашагал Сетнер и быстро
    Скрылся в чаще, разъярен.
    О страданьях милой слыша,
    Смерть сулит злодею он:
    «Потемнеет, ночь наступит,
    Повстречаюсь я с врагом.
    До восхода солнца сердце
    Перестанет биться в нем.
    Рассветает, день начнется
    И проснется человек.
    Враг мой будет спать и больше
    Не пробудится вовек.
    Встанет солнце, всё согреет,
    Буду я в лесу. Тебе
    Не подняться враг. Не будет
    И Нарспи в твоей избе».
    Но Нарспи сегодня ночью
    Дом покинула одна;
    Да, сама до встречи с другом
    От врага ушла она.